Мы — миссия! Мы заняты самым важным делом во вселенной — находим самозарожденный разум и устанавливаем с ним контакт, вбирая его в семью всевселенского разума! Если надо, то и помогаем избавится от факторов, мешающих его развитию и самоосознанию.

Река была всегда. Даже когда ещё ничего не было, река уже была. Она сама не знала, откуда и куда течёт. То распадаясь на мелкие протоки, то собираясь всей полноводной единой мощью, река жила. Просто жила и текла. Река растворялась в почве или ныряла под землю, чтобы очистившись, вновь выскочить на поверхность родниками, ручейками или шумными водопадами.

Огромная туша линейного линкора выровняла скорости относительно «Либерталии» и астероида, и замерла, затмив собой большую часть звездной сферы. Барбеты и казематы орудий находились в боевом положении. Из них в сторону баркентины щерилось столько всего смертоносного, единственного залпа десятой части которого хватило бы, чтобы поставить на её существовании жирную точку.
Пять судов боевого охранения завертели свой завораживающий хоровод вокруг «Либерталии», делая и так никакие шансы на её выживание в случае провала переговоров вообще невероятными. Тем не менее, баркентина всем своим видом излучала безмятежность и спокойствие. Все бойницы канонерских палуб были задраены, стволы рельсовых орудий лежали в транспортном положении, жерла торпедных аппаратов были также задраены и даже, удивительное дело, бронещитки БИЦа, командных и боевых рубок были широко открыты, отражая в своих бронестёклах бриллиантовое мерцание далёких звёзд.

Блинд, стаксель и кливер напоминали дуршлаг, что весьма затрудняло маневрирование. Действительно, бушприту досталось ничуть не меньше, чем прочему парусному вооружению, которое сейчас выдавало максимум треть штатной тяги. И это, несмотря на то, что местное светило наполняло паруса своими лучами чётко с кормы.
Двенадцати- и четырехчасовые фок- и грот-мачты практически отсутствовали, предсмертно возложив всю нагрузку на восьмичасовых собратьев. Все три бизань-мачты чувствовали себя более-менее одинаково, но не настолько бодро, чтобы не заметить отсутствие привычного парусного окружения.
Баркентина «Либерталия» больше не выглядела вышедшим в открытый космос изображением с коллекционной винтажной открытки Федерации, куда она попала, еще не став «Либерталией». Сейчас она больше походила на опутанное узлами петель карбиновых рей огромное конусообразное бревно, каким-то неведомым великаном выброшенное за атмосферу неизвестной планеты, и невесть сколько дрейфующее, гонимое гравитационными течениями вселенной.

Продукт лаборатории фантастика.рф
Рассказ написан в соавторстве с Сержем Юрецким и Евгением Никоненко
Читает — Анатолий Шишков, звук — Леся Шишкова
-----------------------------------
Планетарный бот вывалился из облачного одеяла, и в иллюминаторе, наконец, показалась планета. Вены рек, каскады внутренних пресноводных морей, кислотная зелень лесов и болот, и полное отсутствие гор с океанами. Старая-старая планета, возле такого же старого светила.

Вот почему если какая-то хрень происходит, то она происходит именно со мной? Так и в этот раз — ну нафига он приземлился в мой лес?
Не понимаете? Ладно, расскажу поподробнее. Я лесник. Присматриваю за молодыми массакультхами. За ними надо присматривать, чтобы потом из них получились чудные сальпухельки.
И вот иду я по лесу, гоняю редких дурнодуев. Наиболее наглых хватаю за тестикулы, приоткрываю ткань мироздания и сую их туда. Выхожу на опушку, а там стоит оно... Именно оно — я не знаю как это называется. Серебристое, на трех ногах, на ствол пульмапухта похоже. А под ним копается он. Человек.

В начале было Слово...
Это неправда — в начале была Мысль. Слово появилось потом, когда Мысль продемонстрировала свою полную несостоятельность. Не понимаете? Ладно, давайте поподробнее.
Мастер создал Творение действительно по своему образу и подобию. Из подручных материалов. Но, в основном, из грязи. Уж что оказалось под рукой — из того и сотворил. И с этим ничего не поделаешь.

Это была муха. Но нормальные мухи так себя не ведут. Они жужжат, надоедают, а стоит заснуть — сразу норовят тихонечко отложить личинок в теплое, тихое, уютное и влажное местечко. В коровью лепёху, например, лежащую у моего, зияющего пустотой отсутствующей двери, порога. Или в мою зудящую и чешущуюся рану на бедре.
А эту я, наконец, застукал за совсем не мухиным делом. Тварь спикировала в разлитое на столе пиво, искупалась в нём, оттуда тяжело доковыляла до листа бумаги, лежащего там же — на столе, и принялась, ползая по нему, выводить жёлтым по белому какие-то каракули. Как только ведомая ею линия бледнела и истончалась, она взлетала и повторяла процедуру....

Девятимерный проснулся и в очередной раз привычно прощупал доступные для него ближайшие секторы пространства. Еды не было, что невообразимо продлевало его страдания и агонию длиною в вечность.
Если бы он мог, он бы умер. Он знал, как это — умирать. Его еда именно умирала и, поглощая ее, он поглощал не только ее жизнь, но и ее смерть.

Катер вывалился из подпространства через ближайшее окно. А чего еще ожидать, если астронавигатор корабля в один момент теряет все ориентиры? Именно все! Естественно, без ориентиров автопилот не может держать корабль в подпространстве, ибо не видит ни одной струны и стремится выскочить в нормальное пространство через первое же подвернувшееся окно.
Ходили жуткие слухи о кораблях, вывалившихся таким образом прямо в атмосферу какой-нибудь планеты. Или рядом с черной дырой. Или в горнило звезды. Но самые жуткие слухи ходили о тех, кто остался в подпространстве навсегда...